Преподобный Амвросий был третьим по счету самым известным и прославленным из всех Оптинских старцев. Он не был епископом, архимандритом, не был даже игуменом, он был простым иеромонахом. О смирении святых как-то очень хорошо сказал митрополит Московский Филарет перед мощами отца нашего Сергия Радонежского: «Вот всё вокруг слышу Ваше Высокопреосвященство, Ваше Высокопреподобие, один ты, отче, просто преподобный».
Вот таким и был Амвросий, старец Оптинский. Он мог с каждым поговорить на его языке: помочь неграмотной крестьянке, которая жаловалась, что умирают индюшки, и барыня прогонит её со двора. Ответить на вопросы Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого и других, самых образованных людей того времени. Именно он стал прототипом старца Зосимы из романа «Братья Карамазовы» и духовным наставником всей православной России.
Александр Гренков, будущий отец Амвросий, родился 21 или 23 ноября 1812 года , в духовной семье села Большие Липовицы Тамбовской Епархии, дед – священник, отец, Михаил Фёдорович, – пономарь. Перед рождением ребёнка к деду – священнику съехалось так много гостей, что родильницу, Марфу Николаевну, перевели в баню, где она и родила сына, названного в святом крещении в честь благоверного великого князя Александра Невского, и она в этой суматохе запамятовала, в какое именно число он родился. Позднее, Александр Гренков, став уже старцем, шутил: «Как на людях я родился, так всё на людях и живу».
Александр был шестым из восьмерых детей в семье. В 12 лет поступил в Тамбовское духовное училище, которое блестяще закончил первым из 148 человек. Затем учился в Тамбовской семинарии. Однако не пошел ни в Духовную Академию, ни в священники. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого Духовного Училища. Обладая живым и веселым характером, добротою и остроумием, Александр был очень любим своими товарищами. Перед ним, полным сил, талантливым, энергичным, лежал блестящий жизненный путь, полный земных радостей и материального благополучия. В последнем классе Семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет.
По выздоровлении он не забыл своего обета, но четыре года откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. Однако, совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке, гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчанье слова: «Хвалите Бога, любите Бога...».
Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще, он не обладал настойчивою волею и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я - человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу» . Изнемогая от своей нерешимости, Александр Михайлович отправился за советом к проживавшему в той местности известному подвижнику Илариону. «Иди в Оптину, - сказал ему старец, - и будешь опытен».
После слёз и молитв в Лавре мирская жизнь, развлекательные вечера в гостях показались Александру такими ненужными, лишними, что он решил срочно и тайно уехать в Оптину. Возможно, он не хотел, чтобы уговоры друзей и родных поколебали его решимость исполнить обет посвятить свою жизнь Богу.
Свято-Введенский ставропигиальный монастырь Оптина Пустынь
Оптина Пустынь. Введенский собор
Осенью 1839 года он прибыл в Оптину Пустынь, где был ласково принят старцем Львом. Вскоре он принял постриг и был наречен Амвросием, в память святителя Медиоланского, затем был рукоположен в иеродьякона и, позднее, во иеромонаха. Это было пять лет трудов, аскетической жизни, тяжёлой физической работы.
Когда известный духовный писатель Е. Поселянин потерял любимую жену, и друзья посоветовали ему оставить мир и уйти в монастырь, ответил: «Я рад бы оставить мир, но в монастыре меня пошлют работать на конюшню» . Неизвестно, какое послушание дали бы ему, но он верно почувствовал, что в монастыре постараются смирить его дух, чтобы из духовного писателя превратить в духовного делателя.
Так и Александру пришлось работать в пекарне, печь хлеб, варить хмелины (дрожжи), помогать повару. С его блестящими способностями, знанием пяти языков, ему, наверное, нелегко было стать просто помощником повара. Эти послушания воспитывали в нём смирение, терпение, умение отсекать свою волю.
Некоторое время он был келейником и чтецом старца Льва, который особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение. Делал вид, что гремит против него гневом. Но другим про него говорил: «Великий будет человек». После смерти старца Льва юноша стал келейником старца Макария.
 |  |
| Преподобный Лев Оптинский | Преподобный Макарий Оптинский |
Скоро после своего рукоположения, изнуренный постом, он сильно простудился. Болезнь была настолько тяжела и продолжительна, что навсегда подорвала здоровье отца Амвросия и почти приковала его к постели. Вследствие своего болезненного состояния он до самой своей кончины не мог совершать литургии и участвовать в длинных монастырских богослужениях. Всю оставшуюся жизнь он еле передвигался, страдал от испарины, так что переодевался по несколько раз в сутки, не выносил холода и сквозняков, пищу употреблял только жидкую, в количестве, которого едва бы хватило трёхлетнему ребёнку.
Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела для него несомненно провиденциальное значение. Она умерила его живой характер, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и заставила его глубже войти в себя, лучше понять и самого себя, и человеческую природу. Не даром же впоследствии о. Амвросий говорил: «Монаху полезно болеть. И в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться!» .
Пожалуй, никто из Оптинских старцев не нёс такого тяжёлого креста болезни, как прп. Амвросий. На нём сбывались слова: «Сила Божия в немощи совершается». Несмотря на болезнь, отец Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у старца Макария, даже в малейшей вещи давал отчет ему. По благословению старца он занимался переводом святоотеческих книг, в частности, им была подготовлена к печати «Лествица» преподобного Иоанна, игумена Синайского, письма и жизнеописание о. Макария и другие книги.
Кроме того он скоро стал приобретать славу опытного наставника и руководителя в делах не только духовной, но и практической жизни. Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к о. Амвросию для откровения помыслов. Так старец Макарий постепенно готовил себе достойного преемника, шутя по этому поводу: «Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает». Когда же старец Макарий преставился, обстоятельства сложились так, что о. Амвросий постепенно занял его место.
Он обладал необыкновенно живым, острым, наблюдательным и проницательным умом, просветленным и углубленным постоянною сосредоточенною молитвою, вниманием к себе и знанием подвижнической литературы. Несмотря на свою постоянную болезнь и хилость, соединял неиссякаемую жизнерадостность, и умел давать свои наставления в такой простой и шутливой форме, что они легко и навсегда запоминались каждым слушающим:
"Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы, как заляжем, так и встать не можем".
"Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного".
"Не хвались горох, что ты лучше бобов, размокнешь - сам лопнешь".
"Отчего человек бывает плох? - Оттого, что забывает, что над ним Бог".
"Кто мнит о себе, что имеет нечто, тот потеряет".
"Жить проще - лучше всего. Голову не ломай. Молись Богу. Господь всё устроит, только живи проще. Не мучь себя, обдумывая, как и что сделать. Пусть будет – как случится, - это и есть жить проще".
"Нужно жить, не тужить, никого не обижать, никому не досаждать, и всем моё почтение".
"Жить – не тужить – всем довольной быть. Тут и понимать-то нечего".
"Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви".
Как-то ему сказали: «Вы, батюшка, очень просто говорите» , старец улыбнулся: «Да я двадцать лет этой простоты у Бога просил» .
Старец принимал у себя в келье толпы людей, никому не отказывал, народ стекался к нему со всех концов страны. Так в течение более тридцати лет, изо дня в день, старец Амвросий совершал свой подвиг. До отца Амвросия никто из старцев не открывал двери своей кельи женщине. Он же не только принимал множество женщин и был их духовным отцом, но и основал недалеко от Оптиной пустыни женский монастырь – Казанскую Шамординскую пустынь, в которую, в отличие от других женских монастырей того времени, принимали больше неимущих и больных женщин.
Шамординская обитель прежде всего удовлетворяла ту горячую жажду милосердия к страждущем, которой всегда был полон о. Амвросий. Сюда он посылал многих беспомощных. Старец принимал самое живое участие в устройстве новой обители. Принесут, бывало, грязного, полунагого, покрытого лохмотьями и сыпью от нечистоты и истощения ребенка. «Возьмите его в Шамордино», - распоряжается старец (там приют для беднейших девочек). Здесь, в Шамордино, не спрашивали, способен ли человек принести пользу и доставить выгоду монастырю а просто всех принимали, упокоевали. К 90-м годам XIX века число инокинь в ней достигло 500 человек.
О. Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Как-то раз читали молебный канон Богородице, и один из скитских иеромонахов решился в это время подойти к батюшке. Глаза о. Амвросия были устремлены на небо, лицо сияло радостью, яркое сияние почило на нем, так что священноинок не мог его вынести.
С утра и до вечера удрученный недугом старец принимал посетителей. К нему приходили люди с самыми жгучими вопросами, которые он усваивал себе, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь, и его обстоятельства, и зачем он сюда пришел. От целодневных докладов келейники, то и дело приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал без чувств. Иногда, чтобы сколько-нибудь облегчить отуманенную голову, старец приказывал прочесть себе одну или две басни Крылова.
Что касается исцелений, то им не было числа и перечислить их невозможно. Эти исцеления старец всячески прикрывал. Иногда он, как бы в шутку, стукнет рукой по голове, и болезнь проходит. Случилось, чтец, читавший молитвы, страдал сильной зубной болью. Вдруг старец ударил его. Присутствующие усмехнулись, думая, что чтец сделал ошибку в чтении. На деле же у него прекратилась зубная боль. Зная старца, некоторые женщины обращались к нему: «Батюшка Абросим! Побей меня, у меня голова болит».
Со всех концов России стекались к хибарке старца бедные и богатые, интеллигенция и простолюдины. И он принимал всех с одинаковой любовью и благорасположением. К нему приезжали за советом и для беседы великий князь Константин Константинович Романов, Ф.М. Достоевский, В.С. Соловьев, К.Н. Леонтьев (монах Климент), А.К. Толстой, Л.Н. Толстой, М.П. Погодин и многие другие. В. Розанов писал: «Благодеяние от него льется духовное, да, наконец, и физическое. Все поднимаются духом, только взирая на него... Самые принципиальные люди посещали его (о. Амвросия), и никто не сказал ничего отрицательного. Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело».
Духовная сила старца проявлялась иногда в совершенно исключительных случаях. Однажды старец Амвросий, согбенный, опираясь на палочку, откуда-то шел по дороге в скит. Вдруг ему представилась картина: стоит нагруженный воз, рядом лежит мертвая лошадь, а над ней плачет крестьянин. Потеря лошади-кормилицы в крестьянском быту ведь сущая беда! Приблизившись к павшей лошади, старец стал медленно ее обходить. Потом взяв хворостину, он стегнул лошадь, прикрикнув на нее: «Вставай, лентяйка!» - и лошадь послушно поднялась на ноги.
Час своей кончины суждено было старцу Амвросию встретить в Шамордино. 2 июня 1890 г. он по обыкновению выехал туда на лето. В конце лета старец три раза пытался вернуться в Оптину, но не смог по причине нездоровья. Через год болезнь усилилась. Его соборовали и неоднократно причащали. Вдруг пришло известие, что сам преосвященный, недовольный медлительностью старца, собирается приехать в Шамордино и увезти его. Тем временем старец Амвросий слабел с каждым днем. 10 октября 1891 года старец, три раза вздохнув и с трудом перекрестившись, скончался . И вот - едва преосвященный успел проехать половину пути до Шамордина и остановился ночевать в Перемышльском монастыре, как ему подали телеграмму, извещающую его о кончине старца. Преосвященный изменился в лице и смущенно сказал: «Что же это значит?» Преосвященному советовали вернуться в Калугу, но он ответил: «Нет, вероятно такова уж воля Божия! Простых иеромонахов архиереи не отпевают, но это особенный иеромонах - я хочу сам совершить отпевание старца».
Было решено перевезти его в Оптину Пустынь, где провел он свою жизнь и где покоились его духовные руководители - старцы Лев и Макарий. От тела покойного вскоре стал ощущаться тяжелый мертвенный запах.
Впрочем, об этом обстоятельстве давно еще он прямо говорил своему келейнику о. Иосифу. На вопрос же последнего, почему так, смиренный старец сказал: «Это мне за то, что в жизни я принял слишком много незаслуженной чести» . Но то дивно, что чем долее стояло в церкви тело почившего, тем менее стал ощущаться мертвенный запах. И это несмотря на то, что от множества народа, в продолжении нескольких суток почти не отходившего от гроба, в церкви была нестерпимая жара. В последний день отпевания старца от тела его уже стал ощущаться приятный запах, как бы от свежего меда.
Под моросившим осенним дождем ни одна из свеч, окружавших гроб, не погасла. Погребли старца 15 октября, в тот день, старец Амвросий установил праздник в честь чудотворной иконы Божией Матери «Спорительница хлебов», перед которой он сам много раз возносил свои горячие молитвы. На мраморном надгробии выгравированы слова апостола Павла: «Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу. Всем бых вся, да всяко некия спасу» (1 Кор. 9:22).
Икона над ракой святого старца Амвросия – мироточит.
В июне 1988 г. Поместным Собором Русской Православной Церкви преподобный Амвросий, первым из Оптинских старцев, был причислен к лику святых. В годовщину возрождения обители, по милости Божией, произошло чудо: ночью после службы во Введенском соборе мироточили Казанская икона Божией Матери, мощи и икона преподобного Амвросия. Совершались другие чудеса от мощей старца, коими он удостоверяет, что не оставляет нас, грешных, своим заступничеством пред Господом нашим Иисусом Христом. Ему слава вовеки, Аминь.
Тропарь, глас 5:
Яко к целебному источнику, притекаем к тебе, Амвросие, отче наш, ты бо на путь спасения нас верно наставляеши, молитвами от бед и напастей охраняеши, в телесных и душевных скорбех утешаеши, паче же смирению, терпению и любви научаеши, моли Человеколюбца Христа и Заступницу Усердную спастися душам нашим.
Кондак, глас 2:
Завет Пастыреначальника исполнив, старчества благодать наследовал еси, болезнуя сердцем о всех с верою притекающих к тебе, темже и мы, чада твоя, с любовию вопием ти: отче святый Амвросие, моли Христа Бога спастися душам нашим.
Молитва преподобному Амвросию, старцу Оптинскому
О, великий старче и угодниче Божий, преподобне отче наш Амвросие, Оптинская похвало и всея Руси учителю благочестия! Славим твое во Христе смиренное житие, имже Бог превознесе имя твое, еще на земли тебе суща, наипаче же увенча тя небесною честию по отшествии твоем в чертог славы вечныя. Приими ныне моление нас, недостойных чад твоих, чтущих тя и призывающих имя твое святое, избави нас твоим предстательством пред Престолом Божиим от всех скорбных обстояний, душевных и телесных недугов, злых напастей, тлетворных и лукавых искушений, низпосли Отечеству нашему от великодаровитаго Бога мир, тишину и благоденствие, буди непреложный покровитель святыя обители сия, в нейже в преуспеянии сам подвизался еси и угодил еси всеми в Троице славимому Богу нашему, Емуже подобает всякая слава, честь и поклонение, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
Особое место среди оптинских старцев занимает преподобный Амвросий, «старец Амбросим», как его называли в народе. «Слава его была очень велика, текла самотеком, из уст в уста, без шуму, но с любовью. Знали, что, если в жизни недоумение, запутанность, горе — надо идти к отцу Амвросию, он все разберет, утишит и утешит. <...> Так раздавал он себя, не меряя и не считая. Не потому ли всегда хватало, всегда было вино в мехах его, что был соединен он прямо с первым и безграничным океаном любви», — так, в нескольких словах, но удивительно точно определил Борис Зайцев суть притягательной силы старца. Любовь старца привлекала не только простые сердца богомольцев из народа, с полным доверием относившихся к батюшке. К «хибарке» отца Амвросия устремлялись представители цвета русской интеллигенции, которым дух оптинского старчества открыл богатство и красоту Церкви и православной веры. К старцу Амвросию обращались Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, философ В. С. Соловьев, писатель и философ К. Н. Леонтьев, многие другие.
Будущий старец родился 23 ноября (6 декабря н. ст.) 1812 года в селе Большая Липовица Тамбовской губернии в семье Михаила Федоровича и Марфы Николаевны Гренковых. Его отец был пономарем, а дед — священником храма Пресвятой Троицы в Большой Липовице. Накануне рождения младенца в доме было много гостей, собравшихся на праздник благоверного великого князя Александра Невского, память которого празднуется 23 ноября. Старец впоследствии шутил: «Как на людях я родился, так все на людях и живу». Родившегося младенца нарекли в честь празднуемого святого Александром.
Воспитывался он в обстановке строгого благочестия. С раннего детства отец брал его в храм на службу, чтению его учили по славянскому букварю, часослову и псалтири. Когда Саша подрос, он стал вместе с отцом петь и читать на клиросе.
В семье Гренковых было восемь детей: четыре сына и четыре дочери, Саша был шестым из них. Он рос бойким, веселым и смышленым мальчиком, но не был, что называется, «образцом послушания» — отличался озорным характером, нередко затевал шалости, за которые ему потом попадало от взрослых. Но эти проделки носили беззлобный характер. Старец часто с юмором вспоминал разные эпизоды из своего детства.
Когда Александру исполнилось 12 лет, его отдали в первый класс Тамбовского духовного училища. Учеба давалась ему легко, в 1830 году в числе лучших он закончил училище и поступил в Тамбовскую духовную семинарию. И здесь он проявил незаурядные способности, его товарищ по семинарии вспоминал: «Тут, бывало, на последние деньги купишь свечку, твердишь, твердишь заданные уроки; он же (Саша Гренков) занимался мало, а придет в класс, станет наставнику отвечать, — точно как по писаному, лучше всех». Соученики любили Александра за его легкий, живой, веселый нрав, он всегда был, что называется, «душой компании».
Отличаясь разнообразными дарованиями и проявляя успехи в науках, юноша, видимо, искал свое назначение в жизни. Например, он вспоминал, как решил однажды писать стихи: «Признаюсь вам: пробовал я раз писать стихи, полагая, что это легко. Выбрал хорошее местечко, где были долины и горы, и расположился там писать. Долго, долго сидел я и думал, что и как писать, да так ничего и не написал». Любимыми его предметами, судя по отметкам в аттестате, было изучение Священного Писания, богословских, исторических и словесных наук. В то время у него не было мыслей о монашестве: «В монастырь я не думал никогда идти; впрочем, другие, — я и не знаю почему, — предрекали мне, что я буду в монастыре». Но Промысл Божий незаметно подвигал его на предназначенный путь. На последнем курсе семинарии Александр тяжело заболел, болезнь была опасная. Вот как рассказывал об этом сам старец: «Надежды на выздоровление было очень мало. Почти все отчаялись в моем выздоровлении; мало надеялся на него и сам я. Послали за духовником. Он долго не ехал. Я сказал: "Прощай, Божий свет!" И тут же дал обещание Господу, что если Он меня воздвигнет здравым от одра болезни, то я непременно пойду в монастырь». Болезнь прошла, юноша не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение. В 1836 году Александр Гренков окончил семинарию, но не стал поступать в Духовную академию и не принял священного сана.
Некоторое время Александр Михайлович был домашним учителем в помещичьей семье. Тогда он ближе узнал людей, что расширило его жизненный опыт и пригодилось в дальнейшем, когда приходилось разбирать бесчисленные житейские ситуации и давать советы.
7 марта 1838 года Александр Михайлович Гренков был утвержден в должности учителя первого класса Липецкого духовного училища. Наставники жили при училище, в здании, расположенном во дворе. У Александра Михайловича был довольно широкий круг знакомых, он любил музыку и пение, в свободное время вел рассеянную светскую жизнь. Сам старец впоследствии признавался, что подумывал тогда даже поступить на военную службу. В дальнейшем старец так вспоминал об этом времени между окончанием семинарии и поступлением в монастырь: «После выздоровления я целых четыре года все жался, не решался сразу покончить с миром, а продолжал по-прежнему посещать знакомых и не оставлял своей словоохотливости. Бывало, думаешь про себя: ну вот отныне буду молчать, не буду рассеиваться. А тут, глядишь, зазовет кто-нибудь к себе; ну, разумеется, не выдержу и увлекусь разговорами. Но придешь домой, на душе непокойно, и подумаешь: ну, теперь уже все кончено навсегда — совсем перестану болтать. Смотришь, опять позвали в гости, и опять наболтаешь. И так вот я мучился целых четыре года».
Стремление к сосредоточенной внутренней жизни со временем становилось всё сильней, не мог забыть он и данный Богу обет. В ночное время, когда все уже спали, молодой человек становился перед Тамбовской иконой Божией Матери — родительским благословением — и долго, незримо и неслышно для людей, обращался к Богородице с молитвой об устроении его жизни. Сослуживцы, заметив эти ночные молитвы, стали насмехаться и подшучивать над усердием своего товарища, но он не обижался, терпел их нападки, уходил на чердак, чтобы скрыться от людей, а потом стал удаляться загород, где никто не мешал ему всем сердцем обращаться к Богу. Однажды, гуляя в лесу вдоль ручья, Александр Михайлович явственно расслышал в его журчании слова: «Хвалите Бога, любите Бога». Этот случай также стал для него знамением, призывающим целиком посвятить себя Богу.
И все же Александр Михайлович в столь важном деле как выбор жизненного пути решил получить благословение духовно опытного молитвенника. В Тамбовской епархии, в селе Троекурово, проживал известный в то время подвижник Иларион, к нему и решил отправиться за советом Александр Михайлович. Вскоре представился и удобный случай. Закончился учебный год, впереди были каникулы. Два молодых наставника, Александр Михайлович и его друг Павел Степанович Покровский поехали погостить к родителям Павла Степановича в село Сланское Лебедянского уезда, в 30 верстах от Троекурова.
В доме друга Александр Михайлович нашел радушный прием. Немного отдохнув, товарищи решили совершить прогулку в Троекурово пешком. Их с любовью встретил отец Иларион, каждому дав благословение и совет. Александру Михайловичу сказал: «Иди в Оптину Пустынь — и будешь опытен. Можно бы пойти и в Саров, но там уже нет теперь никаких опытных старцев, как прежде» (преподобный Серафим незадолго перед этим скончался). И прибавил знаменательные слова: «Ты там нужен».
Вопрос о принятии монашества был решен, благословение старца не оставляло сомнений. Вернувшись домой, друзья решили еще побывать на богомолье в Троице-Сергиевой лавре, поклониться преподобному Сергию. В лавре, у мощей великого подвижника, Александр Михайлович всей душой предался молитве, он ощутил отеческое благословение преподобного Сергия, «начальника иноков», на подвиг служения Богу в монашеском звании.
Совет старца Илариона и молитва к преподобному Сергию окончательно укрепили Александра в намерении оставить мир. Но ведь надо было еще разрешить ряд житейских вопросов. Начался учебный год, трудно было предположить, что начальство отпустит наставника в такое время. Жизнь потекла своим чередом, и тут будущий подвижник убедился, как цепко удерживает мир даже тех, кто всей душой стремится расстаться с ним. Снова начались заботы службы, повседневная суета... После одного вечера, проведенного в гостях, в праздных разговорах, он почувствовал, что больше не может вести такую жизнь. Наутро он в последний раз пришел в училище, сообщил Покровскому о намерении уехать в Оптину и просил никому не сообщать об этом. Никакие возражения и уговоры не подействовали. Опасаясь, что родные и знакомые могут поколебать его решимость, Александр уехал в Оптину тайно от всех, не испросив даже разрешения епархиального начальства.
В воскресенье, 8 октября 1839 года, Александр Михайлович Гренков подъезжал к Оптиной пустыни. Вот уже среди густой зелени показались белые стены, синие со звездами главы и золотые кресты обители. Шла поздняя литургия, когда он прибыл на место.
Александр Михайлович сразу поспешил в церковь, а после литургии — к старцу Леониду, чтобы получить разрешение остаться в монастыре. Старец благословил его жить первое время в гостинице. Затем он отправился к игумену отцу Моисею, получил его благословение и стал устраиваться на новом месте. Ему отвели небольшую комнату во флигеле во дворе монастыря, у ворот.
Так началась совершенно новая жизнь. Молодой насельник исправно посещал богослужения, ежедневно бывал у отца Леонида, присматривался к обращению старца с народом, слушал его наставления. В январе 1840 года он перешел жить в монастырь, хотя еще не был официально зачислен в братию.
Между тем его местопребывание стало известно смотрителю Липецкого духовного училища. Тогда Александр Михайлович, по совету старцев Леонида и Макария, написал смотрителю извинительное письмо за самовольный уход из училища и в то же время подал Тамбовскому епископу Арсению прошение о разрешении ему принять монашество в Оптиной Пустыни. Вспоминая об этом времени, старец рассказывал впоследствии: «Приехал я в Оптину и думал пожить еще так, не поступая в монастырь, а сам послал просьбу Тамбовскому преосвященному Арсению об увольнении. Он сделал запрос архимандриту Моисею: примут ли меня? Архимандрит приходит ко мне и спрашивает: "Желаете ли приуказиться?" Я говорю: "Нет, мне бы хотелось еще так пожить". — "А так, — говорит, — нельзя". Преосвященный Арсений не хотел давать мне увольнения, не узнав прежде наверно, остаюсь ли я в монастыре. Так и приуказили меня еще в мирском платье». И вновь нерешительность Александра была промыслительно преодолена силой внешних обстоятельств.
В апреле 1840 года Александр Михайлович Гренков был зачислен в братию монастыря. Работал в монастырской пекарне, варил дрожжи, пек просфоры, хлеб. Он был некоторое время келейником старца Льва и его чтецом. В ноябре 1840 года послушника Александра перевели в Предтеченский скит, где он прожил около пятидесяти лет.
Переход в Предтеченский скит совершился по благословению старцев Леонида и Макария, которые сочли, что молодому послушнику полезно будет жить в более безмолвном месте.
Послушник Александр год пробыл помощником повара на кухне, а потом был назначен главным поваром скита. Он продолжал посещать старца Леонида в монастыре, рядом был и старец Макарий, к нему Александр часто обращался за советом по разным вопросам.
В скиту царила благодатная для новоначального инока обстановка: уклад жизни, общение с братией, уставные строгие богослужения, посещение старцев — всё способствовало самоуглублению, сосредоточенности — постепенному переустройству души на новый лад.
Старец Леонид особенно любил молодого послушника, выделял его среди остальных, ласково называя Сашей. Но из воспитательных побуждений нередко испытывал на людях его смирение: делал вид, что сердится на него, даже дал ему прозвище «химера» (так в народе называют пустоцвет на огурцах).
Как-то старец при всех в гневе обрушился на послушника Александра и даже выгнал его из кельи, но оставшимся посетителям, в недоумении наблюдавшим эту сцену, сказал: «Великий будет человек». Даже в шутках, которыми отец Леонид часто прикрывал свою прозорливость, он предрекал Александру большую будущность. Однажды старец со смехом надел ему на голову шапку с головы монахини, стоявшей среди посетителей, возможно, этим он предсказал предстоящие заботы отца Амвросия об устроении женских обителей.
В 1841 году, предчувствуя близкую смерть, старец Леонид призвал отца Макария и сказал ему о послушнике Александре: «Вот человек больно ютится к нам, старцам. Я теперь уже очень слаб. Так вот я и передаю тебе его из полы в полу, владей им, как знаешь». Отец Макарий исполнил волю старца.
После смерти старца Леонида брат Александр стал келейником отца Макария и исполнял это послушание около четырех лет. В 1842 году он был пострижен в мантию с именем Амвросий (в честь святителя Амвросия Медиоланского, память этого святого совершается 7/20 декабря). В 1843 году последовало рукоположение в иеродиаконы, а через три года — в иеромонахи.
Поступивший в 1844 году в Оптину Пустынь игумен Феодосий вспоминал с каким великим благоговением служил всегда отец Амвросий. Позже старец Амвросий говорил одному иеродиакону, тяготившемуся отправлением череды священнослужения: «Брат! Не понимаешь дела. Ведь жизни причащаешься!»
Здоровье отца Амвросия со временем сильно пошатнулось. Когда он ездил на иерейскую хиротонию в Калугу, то простудился и долго болел, получив осложнение на внутренние органы. С тех пор он уже не мог по-настоящему поправиться от болезней. Но подвижник никогда не унывал и признавался, что телесная немощь благотворно действует на его душу. «Монаху полезно болеть», — любил повторять старец Амвросий. И другим в утешение говорил: «Бог не требует от больного подвигов телесных, а только терпения со смирением и благодарения».
В начале сентября 1846 года отец Амвросий вновь заболел и так серьезно, что уже не надеялись на выздоровление и он был келейно пострижен в схиму с сохранением имени Амвросия. Эта тяжелая болезнь продолжалась более года и имела очень большое значение для внутренней духовной жизни отца Амвросия. Чувствуя крайнюю слабость и потеряв надежду на улучшение здоровья, он в декабре 1847 года подал прошение об оставлении его в обители за штатом. На основании заключения уездного врача Калужское епархиальное начальство признало иеромонаха Амвросия неспособным ни к каким монастырским послушаниям и постановило исключить его из штата братии Оптиной Пустыни, оставив его на пропитании и призрении обители. В это время отцу Амвросию было всего только 36 лет.
Таким образом, несмотря на молодые годы, земная деятельность отца Амвросия, по обычным человеческим представлениям, казалась уже совершенно закончившейся. Он должен был доживать свой век инвалидом, на иждивении обители, по болезни не мог даже совершать богослужений. Но как и первый зов Божий был явлен ему через болезнь, так и призыв к подвигу старчества был дан в состоянии полной физической немощи. В духовном становлении старца Амвросия исполнялись слова Господа: «Аминь, аминь глаголю вам, аще зерно пшенично пад на землю не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит» (Ин. 12, 24).
Через некоторое время, неожиданно для всех, больной начал потихоньку поправляться и даже выходить на улицу для прогулок. Батюшка вспоминал, как он в первый раз вышел на воздух летом 1848 года: «В летний ясный тихий день вышел я впервые из келлии и побрел, опираясь на палку, едва передвигая ноги, по дорожке за сажелкой. (Это самая уединенная дорожка внутри скита, вдоль восточной стены.) Первым навстречу мне попался игумен Варлаам (бывший Валаамский настоятель). "Ну, что, — спрашивает, — поправляешься?" — "Да, вот, —отвечаю, — слава Милосердому Богу, оставил на покаяние". Отец игумен остановился и, глядя на меня, начал говорить смиряющим тоном: "А что ж ты думаешь, — лучше что ли будешь? Нет, не будешь лучше: хуже, хуже будешь". Вот теперь и сам вижу, что стал хуже».
В дальнейшем приступы болезни неоднократно повторялись, иногда угрожая жизни подвижника. Это положение сильнее аскетических подвигов способствовало его духовному укреплению, он, можно сказать, привык находиться на грани жизни и смерти, что само по себе освобождает от всяких земных привязанностей, заставляет жить одной надеждой на помощь Божию. Отец Амвросий переносил болезнь без ропота, с благодарностью Господу. Всё это время незримо происходило возрастание в немощном телесно монахе разнообразных духовных дарований.
Его святость издавна освящает не только российскую землю, но весь мир.
Прп. Амвросий Оптинский
Житие Амвросия Оптинского богато чудотворениями. Именно на этом святом человеке сбывалось пророчество: «Сила Господня в немощи человеческой совершается».
Мальчик Саша Гренков родился в 1812 году в одном из сел Тамбовской губернии. В младенчестве принял Святое Крещение с именем Александр, в честь благоверного князя Александра Невского (именно в день рождения младенца - 23 ноября - совершается его память).
Отец Саши служил дьяконом в местной церкви, а мать занималась воспитанием восьмерых детей.
Резвый и веселый Александр любил шумные игры, он постоянно выдумывал детские забавы для себя и друзей, ему никак не сиделось дома. Случалось, что получив работу или поручение, он, едва начавши, бросал дело и убегал гулять с многочисленными друзьями во двор.
Родители Александра, в том числе и дед с бабушкой, были глубоко верующими людьми, и их благочестие внесло особую атмосферу в уклад семейства.
К шалостям мальчика, даже незначительным, домочадцы относились как к значительным проступкам. В результате неуемной энергии парнишки, отношение семейства к нему было достаточно холодным - его братьев и сестер, имеющих спокойный нрав, любили больше и относились к ним с особой теплотой.
Однажды, раздосадовавшись, Саша решил отомстить своему брату и специально раздразнил его, чтобы тот попал под тяжелую руку отца и деда. Но в результате по макушке досталось им обоим.
Читайте о святом:
Отроку родители пытались привить любовь к чтению Слова Божия, воспитывали в религиозном направлении . Каждый церковный праздник семья направлялась в Храм Божий, мальчику там очень нравилось петь на клиросе.
В возрасте 12 лет мальчик поступил на обучение в духовное училище города Тамбова, а по его окончании стал студентом духовной семинарии. Одаренный от природы, семинарист успешно изучал науки, ему легко давалась учеба. В то время, когда его сверстники корпели над учебниками, Гренков, единожды и наспех прочитав изучаемый материал, отвечал в классе без запинки, как по писанному.
Более всего ему полюбилось Священное Писание , история, богословские и словесные науки.
Среди семинаристских друзей он славился веселым и добрым нравом, был отзывчивым и веселым товарищем, душой общества. Он увлекался музыкой и пением, любил поэзию и даже сам пытался писать стихи, уединившись на лоне природы. Поэта из юноши не вышло, но будучи старцем, он очень любил переиначивать в рифму свои поучения.
Будучи остроумным весельчаком, Александр сохранил глубокие религиозные чувства, которые с детства ему п
Икона с изображением Амвросия Оптинского
ривили родители. Обладавший живым характером, юноша помышлял о поступлении на военную службу и даже не догадывался, что ему уготована Свыше судьба инока - ангела небесного.
По окончании семинарии Александр понял, что мирская жизнь с ее веселостью и развлечениями ему чужда и принял решение в тайне от родных и друзей, которые, возможно, будут уговаривать его остаться в миру, уехать в Оптину Пустынь , что и произошло в 1839 году. Его ласково принял старец Лев.
Вскоре юноша принял монашеский постриг и был наречен именем Амвросий. Позднее он был рукоположен в иеродиакона, и через 5 лет он был удостоен иеромонашеского чина.
В монастырских стенах будущий Святитель выпекал хлеба в пекарне, помогал поварам, занимался строительством, варил дрожжи. Несмотря на блестящие способности в науках, Амвросий не гнушался никаким трудом, что воспитывало в нем смирение, терпимость и способность отсекать собственную волю.
В делах духовных Амвросий Оптинский постепенно приобрел славу опытного наставника. Случалось, что по благословению отца Макария, некоторые монахи приходили к святому для откровения помыслов. Старец предвещал молодому монаху великое будущее.
Однажды, изнуренный постом и тяжелой физической работой, Амвросий сильно простудился. Недуг протекал очень тяжело и сильно подорвал здоровье инока, надолго приковав его к постели. Как следствие - у Амвросия теперь не было физических сил для участия в длительных монастырских богослужениях и совершения Литургии. Он очень тяжело передвигался, страдал одышкой и геморроидальными истечениями, был очень чувствителен к перемене погоды, из пищи мог принимать только мизерную ее часть.
В келье преподобного находилось очень много икон и портреты выдающихся лиц его эпохи.
Старец Амвросий не отказывался от медицинской помощи. В его келье к стене была приколочена полочка, которая была заставлена различными лекарствами. Регулярно принимая их, старец все же более надеялся на помощь Бога и Его Пресвятой Матери.
В его келье находилось очень много икон и портреты выдающихся лиц его эпохи. Кроме кровати стоял маленький аналой, за которым старец вычитывал правила, и стол, за которым послушник писал письма под диктовку святителя. Помимо них у стены стоял шкаф, полки которого были наполнены святоотеческой литературой, пара кресел для гостей и несколько стульев.
Целыми днями дверь кельи Амвросия была открыта для многочисленных посетителей. В келью было запрещено входить женщинам, и специально для их приема было выделено помещение. Прихожане обители получали от доброго старца утешение в скорбях, советы в разрешении житейских вопросов, вразумление, прощение грехов, молитвенную помощь.
В последние годы жизни старца по его благословению в Шамордино была возведена женская обитель - Казанская Пустынь. В ее стенах проживали бедные и больные женщины. Именно здесь отец Амвросий встретил свой смертный час, будучи совершенно больным и недвижимым человеком. 10 октября 1891 года в 11 часов 30 минут старец трижды вздохнул, наложил на себя Крестное Знамение и скончался. Как и завещал Святитель, его тело было перенесено в Оптину Пустынь.
Икона Амвросия Оптинского
Тело усопшего совершенно не источало мертвенный запах, а в день похорон от него стал исходить приятный медовый аромат. Примечательно, что во время похорон ни одна из больших свечей, окружавших его гроб, не погасла, хотя в этот день постоянно моросил дождь.
Гроб, который мужчины бережно несли на плечах, возвышался над огромной толпой людей, пришедших проводить любимого старца в вечность.
Тело Амвросия Оптинского было захоронено неподалеку от монастырской церкви, рядом с могилкой его наставника, старца Макария.
От мощей старца совершалось множество чудес , коими Амвросий дает знать, что не оставляет нас своим предстательством перед Отцом Небесным.
На беседу к Святителю приезжали К.Романов, Ф.Достоевский, А.Толстой, М.Погодин.
Читайте о христианских чудесах:
Вот только несколько чудесных исцелений от старца:
Преподобный Амвросий Оптинский
Посмотрите видео о жизни Преподобного Амвросия Оптинского.
Первые годы старчества
Старчествовать о. Амвросий начал еще при жизни о. Макария и, конечно, с его благословения и под его руководством. Отец Амвросий не был указным духовником обители; духовниками в его время были о. Пафнутий, о. Иларион, о. Анатолий. Он был только старцем, хотя, имея священную степень, принимал и на исповедь.
По поручению старца Макария о. Амвросий ходил, как и сам о. Макарий, для беседы с посетителями и на гостиницу. Мешок с рубашками и носками был обыкновенно неизменным его спутником. Как только нужно бывало на гостиницу идти, навалит себе его на плечо и пойдет.
Постепенно все более и более расширялся круг лиц, пользовавшихся духовными советами и руководством о. Амвросия как среди братий обители, так и среди приезжавших в Оптину пустынь монашествующих и светских лиц. Отец Макарий, видимо, подготовлял его в преемники себе. Замечательно при этом, что незадолго до своей кончины он предрек о. Амвросию его будущую деятельность и сказал: «Будешь жить в хибарке по ту сторону ворот, и смотри ― вот тебе мой завет ― никого из приходящих не оставляй без утешений».
С течением времени слухи о духовной опытности и мудрости о. Амвросия все более и более распространялись, и число относящихся к нему все более возрастало. Относившиеся на первых порах, по неведению, к о. Амвросию с недоверием, стали изменять о нем свое мнение.
Так одна барыня, глубоко огорченная кончиною о. Макария, услышав, что в Оптиной пустыни есть теперь новый старец, о. Амвросий, воскликнула: «Как! Чтобы я после Макария пошла к этому монаху, который все вертелся в батюшкиных келлиях и расхаживал с мешочком! Это невозможно!» Но спустя некоторое время, случайно побеседовав с о. Амвросием, она вышла от него растроганная и впоследствии говорила: «Я знала обоих, но чувствую, что о. Амвросий еще выше о. Макария».
В 1862 году скончался настоятель Оптиной пустыни о. архимандрит Моисей. Преемником ему старшая братия, большинством голосов, избрала скитоначальника о. Пафнутия. Однако преосвященный Григорий не утвердил этого избрания, так как был осведомлен от о. Амвросия, что преемником о. Моисея, по указанию о. Макария, должен быть скитский иеромонах Исаакий; его-то и назначил преосвященный настоятелем обители, пообещав о. Пафнутию не оставить и его, что и исполнил вскоре, определив его настоятелем Малоярославецкого монастыря.
С перемещением о. Пафнутия в Малоярославец многие из его духовных детей стали теперь относиться к о. Амвросию. В 1865 году скончался брат архимандрита Моисея о. игумен Антоний, последний из великих оптинских старцев ― устроителей скита. Его ученики также в значительном числе обратились к о. Амвросию, ― и с этого времени в Оптиной пустыни явилось, таким образом, два главных духовных руководителя: о. Амвросий, старец, и о. Иларион, духовник братства.
К этому времени о. Амвросий становится уже известным и святителю Московскому Филарету, который в том же 1865 году, с одним бывшим в Москве оптинским монахом, прислал старцу на благословение образок Нерукотворного Спаса.
По вступлении в подвиг старчества о. Амвросий продолжал нести свой тяжкий крест болезней, которые стали его неразлучными спутницами до самой кончины.
В конце 1862 года, зимою, о. Амвросий, едучи из скита в монастырь навестить новопостриженных монахов, принятых им как старцем от Евангелия, какими-то судьбами вывалился из саней и вывихнул себе руку. Вследствие неудачного лечения он долго и сильно страдал. Здоровье его, и без того слабое, еще более ослабело, так что с этого времени он уже не мог ходить в храм Божий на церковные службы и даже причащался Св. Христовых Таин у себя в келлии через каждые три, две, а иногда и одну, недели. На воздух же в зимнее время не выходил до самой своей кончины.
Как бы в подкрепление телесной немощи старца, Господь в это именно время посылает ему несколько деятельных и преданных помощников. В 1863 году поступил в скит в число братии Константин Карлович Зедергольм, сын московского реформатского суперинтендента, человек с университетским образованием, за десять лет перед поступлением в скит присоединенный из реформатства в православие в том же скиту старцем иеросхимонахом Макарием. Это был человек глубоко верующий и преданный православию, которое с самого детства привлекало его к себе...
Дорожа молитвенным уединением и нуждаясь по временам в отдыхе, ввиду непрерывного наплыва посетителей и своих тяжких болезней, о. Амвросий имел обыкновение каждое лето проводить некоторое время на уединенных монастырских дачах в глубине леса.
В семи верстах от Оптиной, в лесной глуши, есть дача, на которую ездит иногда отдыхать от многолюдства давно уже изнемогающий оптинский старец отец Амвросий. Там на небольшой зеленой лужайке построена простая, чистая и просторная изба; в ней по нескольку дней проводит от времени до времени о. Амвросий. Люди, однако, и там находят его. Когда я посетил в первый раз Оптину, я должен был ехать на эту дачу, чтобы передать духовнику письма, которые у меня были к нему с Афона. Вокруг избы на лугу уже было довольно много народа: монахи, крестьяне, крестьянки, монахини, дамы. Длинные жерди на столбиках были заложены со всех сторон, чтобы все разом не теснились к старцу и не мешали ему беседовать тихо с тем, кого он уже позвал. Все терпеливо ждали: иные сидели на траве, другие стояли, облокотившись на жерди, в надежде, что старец, проходя мимо, благословит их или скажет хоть два каких-нибудь слова. Многие, имея какое-нибудь дело, желали только одного, чтобы при начале этого дела старец молча перекрестил их. Больше ничего. Для этого многие приходят издалека...
Со всех концов России прибегали к старцу Амвросию за советами и письменно, и словесно и монашествующие, и миряне. Кто искал духовного утешения, кто просил разрешения сомнений в вере; кто ― наставления, как вести жизнь. Желающие посвятить себя иноческой жизни просили у старца благословения, в какую обитель поступить, и как там жить, как относиться к родным, и как устроить домашние свои дела. Но в особенности много было забот у старца о женщинах ― вдовах, бедных девицах и детях сиротах. Ибо очень-очень много было таких женщин и девиц, которые, желая проводить благочестивую жизнь.
Настало время, когда, по особым путям Промысла Божия, ему пришлось принять на себя дело попечения о бесприютных в материальном и духовном смысле лицах женского пола, желавших проводить благочестивую жизнь и искавших его помощи и поддержки. Обстоятельства этого дела складывались медленно и постепенно. Все шло как будто бы случайно.
Началось с того, что один состоятельный петербургский господин просил старца купить для него неподалеку от Оптиной пустыни небольшую дачку, чтобы ему можно было там проживать со своим семейством. Верстах в двенадцати от Оптиной, по большой Калужской дороге, несколько влево стоит деревня Шамордино. В некотором расстоянии от деревни жил старичок помещик, некто Калыгин, вдвоем со своею женою старушкою. При личном свидании с Калыгиным (посещавшим иногда скит), о. Амвросий среди разговора спросил его, не продаст ли он свое имение. Калыгин согласился с тем условием, если ему с женою позволят дожить остаток жизни в Оптиной пустыни, на гостин це. Однако петербургский господин вскоре, по каким-то своим соображениям, отказался от покупки Калыгинского имения; тогда его с радостью оставила за собой духовная дочь старца г-жа Ключарева, в монашестве м. Амвросия, также желавшая приобрести имение поблизости от Оптиной. Старец сказал ей при этом: «Вот, мать, жребий выпадает тебе взять это имение для себя. Будешь жить там, как на даче, со своими внучками, а мы будем ездить к тебе в гости». Нужно заметить, что у Ключаревой был единственный сын, первая жена которого, родивши двух дочерей близнят, вскоре после этого скончалась. Отец их женился на другой, а эти полусироты остались на попечении бабушки и жили вместе с ней. Крестным отцом их, по желанию бабушки, был отец Амвросий, который о них чрезвычайно заботился. В будущее обеспечение этих внучек Ключарева и купила Калыгинское имение.
Покупка Калыгинского имения совершена была осенью 1875 года. Замечательно, что за год до продажи имения старику Калыгину было особое видение, ― ему представлялась в его имении церковь в облаках. Имение Калыгина состояло из пятидесяти десятин земли. Наверху крутой высокой горы стоял более чем скромный одноэтажный деревянный дом Калыгиных, в 26 аршин длины и 12 аршин ширины. Одну половину дома занимали старики хозяева, другая же часть без пола служила вместо амбара. Крыша на доме соломенная от времени почернела, углы кое-где посгнили... Зато вид отсюда на окрестности был прекрасный.
В первое же лето после покупки имения, в июле 1876 года, старец о. Амвросий приехал в Шамордино посмотреть местность. Осматривая место, он благословил построить здесь для матери Амвросии и ее внучек новый дом, как раз на том месте, над которым, как передают, Калыгин когда-то видел церковь в облаках и сказал при этом: «У нас здесь будет монастырь!» Дом этот был окончен в следующем году, и сам старец окропил его святою водою.
Хорошо было жить обитательницам Калыгинского дома в тишине и молитве. Одного недоставало ― храма Божия, так как сельская церковь была далеко от Шамордина. И вот по благословению старца м. Амвросия стала хлопотать о разрешении ей выстроить у себя в доме церковь. Это было в 1881 году. Архиепископ Григорий сочувственно отнесся к просьбе Ключаревой, но наступившие события ― мученическая кончина императора Александра II и последовавшая вскоре за тем смерть самого архиепископа Григория ― помешали осуществлению этой просьбы. Между тем заболела и сама Ключарева и, проболев все лето, скончалась 23 августа 1881 года.
Внучки Ключаревой со своими нянями и воспитательницами продолжали некоторое время жить в Шамордине, где главною распорядительницею по смерти м. Амвросии стала, по благословению старца, одна из ближайших к ней сотрудниц, старушка монахиня Алипия. Но здесь они жили недолго. По благословению батюшки они были помещены в орловский пансион, где и оставались до 1883 года. В этом году, весною, по окончании учебных занятий, девочки приехали в Оптину пустынь для свидания со старцем Амвросием, которого горячо любили, и здесь вдруг обе заболели дифтеритом в один и тот же день ― 31 мая. Девочек разъединили. Болезнь их быстро развивалась. Их напутствовали исповедию и причастием Св. Христовых Таин. Пока они были в силах, они постоянно писали батюшке записочки, прося его св. молитв и благословения. 4 июня скончалась одна из них ― Вера. Ходившие за больными послушницы не сказали об этом оставшейся в живых Любови, чтобы не растревожить ее. Но бывшая в дремоте больная, вдруг очнувшись, спросила сидевшую подле нее сестру: «Вера умерла?» Та начала было говорить, что жива, но она быстро возразила: «Как жива? Мне сейчас няня сказала, что умерла». А няни тут вовсе и не было. 8 июня скончалась и Любовь. Обе сестры, нежно любившие друг друга, погребены рядом на Оптинском кладбище около могилы их бабушки, м. Амвросии, и недалеко от того места, где был погребен впоследствии старец Амвросий. Замечательна жизнь и судьба этих девочек. Родившись в один день, получив имена Вера и Любовь, они всю свою краткую жизнь жили верою и любовию. Тихие и кроткие, они горячо были привязаны друг к другу и никогда не разлучались; никогда не шалили; одевались просто; любили выслушивать долгие монастырские богослужения, любили тихую, уединенную жизнь иноческую. Смерти они не боялись. Не раз они говорили окружающим: «Мы не хотим жить дольше 12-ти лет; что хорошего в этой жизни». И действительно, смерть постигла их в 12-летнем возрасте, и как вместе они вошли в жизнь, так вместе и ушли из нее, в светлом ореоле детской чистоты, нежной взаимной любви и глубокой веры.
По смерти девочек Ключаревых, согласно духовному завещанию м. Амвросии, в бывшем Калыгинском имении должна была возникнуть женская община. Тотчас по кончине детей-наследниц, еще до открытия общины, в имении закипела работа, и старцем снова было возбуждено ходатайство о разрешении построить в Ключаревском имении церковь, а также и об открытии женской общины. Ходатайство было удовлетворено. Для устройства церкви потребовалось сделать немного. К большому залу, обращенному на восток, пристроен был алтарь; а иконостас поновлен был старый из Оптинской церкви во имя праведной Анны и преп. Марии Египетской, где о. Амвросием устроен был новый иконостас.
Когда в половине семидесятых годов о. Амвросий в первый раз вошел в новоотстроенный Ключаревский дом, он увидел в зале большую Казанскую икону Божией Матери; остановившись перед нею, он долго на нее смотрел и наконец сказал: «Ваша Казанская икона Божией Матери несомненно чудотворная: молитесь ей и храните ее». Во имя этой-то святой иконы и была освящена первая домовая церковь в Ключаревском доме; потому и открытая здесь женская община стала называться Казанскою.
Избирая начальницами Шамординской общины ревностных и опытных подвижниц и своих преданных духовных дочерей, о. Амвросий не переставал быть главным руководителем и вдохновителем всей жизни юной обители. Он изыскивал средства для ее существования, что было не легко, при громадном числе принятых им сестер; без его совета и благословения ничего не предпринималось в обители, по его указанию принимались сестры... Вследствие громадного стечения сестер, он, правда, не имел возможности быть духовным отцом каждой из них и потому передал их в руки одного из своих ближайших учеников, скитоначальника о. иеросхимонаха Анатолия, который относился к ним с самою заботливою отеческою любовью.
Между тем в новой общине строились корпус за корпусом. Но желавших поступить в открывающуюся общину столько вдруг нахлынуло, что едва построят дом, как уже вдвое более ждут нового помещения. Впрочем, не одни только простые, нуждающиеся, больные и убогие женщины и девицы находили себе убежище у старца.
Под его кров приходили и женщины состоятельные, образованные, с высоким иногда общественным положением, приходили потому, что жизнь не давала им нравственного удовлетворения, а здесь, под руководством старца, они начинали понимать и истинный смысл жизни, и истинное счастье души.
С 1888 года старец ежегодно в теплую летнюю пору имел обыкновение приезжать в Шамордино, чтобы самому лично посмотреть, что есть в обители и чего еще ей недостает. Посещения эти были для сестер большим праздником...
Летом следующего 1889 года старец снова провел несколько дней в Шамордине. Как и в предыдущем году, он был занят здесь целые дни то хозяйственными распоряжениями и осмотром различных построек и помещений, то приемом монашествующих и мирских.
Наступило лето 1890 года, последнее лето пребывания о. Амвросия в скиту и в Оптиной пустыни, так как именно этим летом он совершил свою последнюю поездку в Шамордино, откуда уже не возвращался в Оптину до самой своей кончины.
Есть основание думать, что старец, уезжая из скита, предчувствовал, что он уже не возвратится в него обратно. В предыдущие годы, уезжая летом в Шамордино, он всегда брал туда с собою своего старшего келейника иеромонаха Иосифа; теперь же он оставил о. Иосифа в скиту, как бы предуказывая его будущее назначение, а с собою взял своего младшего келейника о. Исаию.
Был и еще замечательный случай. Незадолго до отъезда о. Амвросия из скита ему была прислана большая, прекрасно написанная икона «Споручница грешных», которая и была помещена в келлии о. Иосифа, смежной со старцевой.
Уезжая в последний раз в Шамордино, старец велел о. Иосифу поместить эту икону над своим изголовьем и затеплить пред нею неугасимую лампаду, что и было исполнено о. Иосифом по отъезде старца. Таким образом, покидая скит, о. Амвросий как бы поручал его, а с ним и всю Оптинскую обитель Матери Божией! Еще одно обстоятельство. В самый день отъезда, поручив братии служить напутственный молебен пред Казанской иконою Божией Матери в соборе, о. Амвросий послал одну из своих духовных дочерей в Козельск отслужить и там путевой о нем молебен пред чудотворной Ахтырской иконой Божией Матери, чего прежде также не делалось.
Настало, наконец, 2-е число июля, и старец выехал из скита, направляясь на Шамординскую дачу ― Руднево. В день отъезда старца погода была самая благоприятная. День стоял ясный и теплый. Проводы были многолюдные.
Хотя старца, по его благословению, сопровождал только один его келейник о. Исаия, который и собирал его в дорогу и вез все необходимое для него, но уже на другой день появились в Рудневе толпой почитатели, и в том числе оптинские монахи со своими духовными нуждами.
Вообще, во время пребывания старца в Шамордине братия Оптиной, от старших до младших, ежедневно посещали его: они не могли оставаться без его духовного окормления и, помимо переписки, спешили при первой возможности лично в Шамордино. Не обходили Шамордина и монахи, шедшие помолиться в Тихонову обитель, чтобы предварительно испросить благословение старца.
Почему, однако, старец выехал не прямо в Шамордино, как это делалось раньше, а в Руднево? На это была следующая причина. Незадолго до отъезда старца из скита было ему доставлено письмо от неизвестного «любителя благочестия». В этом письме говорилось, что много лет тому назад, в помещичьем имении, которое теперь принадлежит Шамординской общине под именем Рудневской дачи, был вырыт какими-то подвижниками колодец, утолявший жажду многих путников, а теперь это место находится в пренебрежении. Еще до получения этого письма, осенью 1889 года, настоятельница Шамординской общины м. Евфросиния, находясь однажды в Рудневе и наблюдая там за работами около сажелки, почувствовала, что нога ее проваливается в землю... Она рассказала об этом старцу, по распоряжению которого против того места, где провалилась настоятельница, стали рыть землю и скоро напали на сруб колодца. Был открыт источник воды; но странно ― все говорили одно: когда стали давать эту воду бесноватым, страдания их увеличивались.
Отправляясь 2 июля 1890 года в Шамордино, старец решил лично побывать сначала в Рудневе. Прибыв туда, старец сам осматривал место вблизи вырытого колодца, несколько ниже. Он предварительно стал на молитву, приказав и всем, бывшим с ним, молиться. После молитвы сам начал рыть землю, а потом приказал рыть и другим. Когда показалась вода, старец приказал устроить здесь второй колодец.
Колодец был приведен в благоустроенный вид, и к нему посылал потом батюшка некоторых больных обдаваться из него водою; также раздавал из него воду и глину, которые оказались целебными. После близ целебного колодца построен был сарайчик, приспособленный к тому, чтобы обдаваться водою. Проведя в Рудневе один день, старец прибыл оттуда в Шамордино.
Прибытие о. Амвросия в Шамордино вызвало здесь обычную радость сестер, встретивших его, как своего дорогого отца. Дни проходили за днями. Пребывание старца в обители затягивалось. Вместо десяти дней, предположенных старцем, он живет в Шамордине уже недели четыре.
Батюшка, по словам близких к нему лиц, постоянно собирался уезжать, но то одно дело его задерживало, то другое. Батюшка, видимо, торопился: неутомимо был сам на всех постройках и принимал народ, стекавшийся в Шамордино в огромном количестве: монахов, монахинь и мирских. Гостиниц для посетителей не хватало; народ по ночам занимал всю площадь против гостиниц.
В последних числах июля батюшка, наконец, собрался уезжать в Оптину и распорядился, чтобы в назначенный день с утра все подготовляли к его отъезду. Это стало известно и в Оптиной. И потому к шести часам вечера народ уже стал собираться около скита, другие ушли к парому, а некоторые отправились даже за реку встречать батюшку.
Однако к 8 часам вечера получено было известие из Шамордина, что батюшка сегодня не приедет, что к его отъезду уже все было готово, но он внезапно почувствовал такую слабость, что не только ехать, даже и принимать никого не мог. Пришлось отложить отъезд на неопределенное время.
Наступил Успенский пост, во время которого старец исповедовал всех без отказа, начиная с архимандрита и монахов оптинских и кончая множеством мирского народа. К 29 августа, скитскому празднику, старец опять стал собираться в скит. Стали служить ему напутственный молебен. Однако ему снова сделалось так дурно, что пришлось оставить всякую мысль об отъезде. Говорили даже, что старца нашли лежавшим на полу в крайнем изнеможении.
После последней неудачной попытки старца вернуться в скит к празднику Усекновения Главы Иоанна Предтечи, всем стало ясно, что старцу придется остаться на всю зиму в Шамордине. Погода в это время уже менялась на осеннюю, а старец не мог выходить, когда было меньше 15 градусов тепла.
Оптинские иноки тревожились и волновались долгим отсутствием старца. Настоятель, о. архимандрит Исаакий, сильно скорбел. Старец утешал его, убеждая смириться под крепкую руку Божию, а оптинской братии послал собственноручное письмо, в котором, между прочим, было сказано: «Я доселе задержался в Шамордине по особенному промышлению Божию; а почему ― это должно означиться после». Письмо это было прочитано в монастырской трапезе вслух всем братиям.
Между тем в Шамордине подготовляли для старца зимнее помещение. Убедившись, что старец остается у них на всю зиму, сестры были в восторге.
Оставшись в Шамордине на неопределенное время, о. Амвросий установил здесь у себя такой же образ жизни, как и в скиту. Так же, как и в скиту, ежедневно выслушивал положенные молитвословия. Так же под праздники бывали у него всенощные бдения, которые первое время служил он сам, т. е. произносил возгласы и в свое время читал Евангелие, а сестры пели и читали положенное. Чудные были эти минуты, замечают шамординские очевидицы, когда на средину комнаты выходил согбенный старец, в коротенькой мантии и епитрахили, с открытой седой головой, и каким-то детски-старческим, слабым голосом читал внятно слова благовестия Христова, которых сам был ревностным исполнителем и проповедником... Впрочем, так было недолго. Болезненный старец не в силах был сам служить. Для этого большею частью приезжал из скита бывший его письмоводитель иеромонах о. В.
На новый год, когда пришли его поздравить, он долго не выходил и никого не принимал. Наконец, всех позвали в приемную, батюшка сидел на диванчике и вместо поздравления и приветствия заставил приехавшую из Оптиной пустыни свою духовную дочь прочитать Троицкий листок, который кончался молитвою пастыря о своих чадах, где он говорит ко Господу: «Се аз и дети мои...» и прощается со своею паствою. Всем присутствующим стало грустно. У многих навернулись слезы. Сам старец плакал.
На Страстной неделе 1891 года одна близкая к старцу особа привезла ему образ Спасителя в терновом венце, отысканный ею по его указанию. Батюшка с великою радостью принял образ и сказал: «Ну что же лучше этого тернового венца!» ― и поцеловал образ. Затем прибавил: «Хорошо быть у креста Спасителя, но еще много лучше пострадать за Него на этом кресте». Когда старец произносил эти слова, лицо его было какое-то особенное: что-то неземное светилось в его глазах.
Распространявшиеся недоброжелателями о. Амвросия нелепые о нем слухи по поводу его пребывания в Шамордине доходили и до владыки и смущали его еще более, так что он даже говорил с тревогою: «Что это у них там делается?», ― и несколько раз поручал благочинному монастырей потребовать от старца немедленного возвращения в свой скит. Болезненный, умирающий старец, конечно, не мог исполнить этого распоряжения, но в Калуге не верили этому и принимали его слова за одну пустую отговорку. Старцу стали угрожать, что его силою отвезут в Оптину, на что он отвечал: «Я знаю, что не доеду до Оптиной; если меня отсюда увезут, я на дороге умру».
Собственно говоря, епархиальному начальству не было никакого основания волноваться и можно было бы относиться к старцу с тем же доверием и благоговением, с каким относился к нему, например, великий молитвенник о. Иоанн Кронштадтский, говоривший приезжавшим к нему шамординским сестрам: «А, это от старца Амвросия; о, великий старец! Земной поклон ему от меня!» Но, очевидно, кому-то нужно было омрачить последние дни земной жизни о. Амвросия, увеличить тяжесть несомого им креста.
В это время о. Амвросий стал уже многим намекать, хотя они и не понимали или не хотели, боялись понять это, о своей близкой кончине. У некоторых сестер даже было предчувствие близкой кончины батюшки, но ему не хотелось верить, думалось, напротив, что старцу невозможно так скоро умереть...
Последние дни жизни старца иеросхимонаха Амвросия, его кончина и погребение
21 сентября была суббота. По обыкновению, приехал из скита иеромонах служить у старца бдение, но батюшка с утра чувствовал себя слабее обыкновенного, а к концу дня так ослабел, что не мог слышать пения и чувствовал озноб.
22-го, в воскресенье, батюшка стал жаловаться на боль в ушах; несмотря на то, он продолжал заниматься монастырскими делами, даже принимать некоторых посетителей, шутил и вообще был весел.
На следующий день, 23-го, боль в ушах старца усилилась; он стал плохо слышать и очень мало принимал посетителей, так как говорить ему было трудно. И все просили его дать себе отдых, но батюшка вставал, ходил по келлии и брал по нескольку человек на благословение. Вечером старец велел читать ему вслух. Когда его спросили, не трудно ли будет ему слушать при боли в ушах, он ничего не ответил, задумался на несколько минут и сказал: «Это последнее испытание ― потерял слух и голос». Голос у старца, впрочем, давно уже стал ослабевать, так что к вечеру он говорил иногда совсем шепотом. Следующие за тем два дня старец был все в том же положении и почти не принимал, так как совершенно потерял слух и голос. Народ с утра до вечера не отходил от крыльца его келлии. Сколько было скорби, сколько пролито слез! 26-го, в четверг, старец чувствовал себя еще хуже ― жаловался на сильную боль в ушах, голове, лице и во всем теле. В одном его ухе оказался нарыв. Ухудшение здоровья старца всех очень смутило. Решено было вызвать телеграммой из Москвы доктора Бабушкина, раньше лечившего о. Амвросия. Батюшка согласился на это.
27-го нарыв в ухе прорвался, и боль понемногу утихла. Вечером приехал московский доктор и, осмотрев больного, успокоил всех, сказав, что ничего опасного нет, что это инфлуэнца. Он предписал больному полнейшее спокойствие и дал некоторые успокоительные средства...
1 октября одной из своих духовных дочерей старец сказал: «Устроить для вас я больше уже ничего не могу; я вас отдал Царице Небесной». Доктор, пробыв при старце до 2 октября, уехал на время. Старец сам провожал доктора в другую комнату и много говорил с ним. Первые два дня после того больной чувствовал себя порядочно. И хотя боль в ушах не уменьшалась, и появлялись малые нарывчики то в том ухе, то в другом, но лихорадочного состояния не было. Батюшка продолжал употреблять прописанные доктором средства, и в обители все были спокойны.
4-го, в пятницу, старец сказал, что боль в голове у него усиливается, а к вечеру был жар. Все последующие за тем дни у него была лихорадка через день, причем большую часть дня он проводил как бы в забытьи. Впрочем, несмотря на свою крайнюю слабость, он по временам мог без посторонней помощи вставать с постели, ходил по комнате и даже призывал некоторых нужных ему людей и делал распоряжения по постройкам. В этот день один из ближайших учеников старца, иеромонах Иосиф, бывши в Шамордине, пожелал у него исповедоваться; но видя, что старец очень слаб, боялся беспокоить его. Между тем, лишь только он сделал маленький намек, что желал бы исповедоваться, батюшка сейчас же надел епитрахиль и поручи и сам подал ему исповедную книжку. И отец Иосиф имел счастие поисповедоваться у него в этот день в последний раз, после чего, простившись со старцем, уехал в скит. Под 6 октября у старца было бдение. В половине всенощной батюшка почувствовал себя дурно и стал тяжело дышать. Отворили все двери настежь. Все перепугались. Началось тяжелое время. Духовные дети старца не выходили из приемной и молча, затаив дыхание, ожидали известий. Почти все время по очереди читали акафисты.
По объяснению старца о. Иосифа, батюшка в это время томился скорбями и грехами своих многочисленных духовных детей. В один из предсмертных дней старца духовник его, о. Феодор, сказал ему: «Батюшка, вот вы умираете, на кого обитель свою оставляете?» Старец ответил ему следующими словами: «Обитель оставляю Царице Небесной; а я свой крест позолотил».
Восьмого октября, в шесть часов утра, старец сказал, что его очень знобит, и в лице он очень изменился. Спустя несколько минут с больным сделался жар, и он забылся. Через час попросил ухи, но вдруг так ослабел, что с трудом мог назвать ― чего хотел. Жар усилился, и начался бред. Тотчас же послали в скит за скитоначальником о. иеромонахом Анатолием и за о. иеросхимонахом Иосифом. Последний вскоре приехал и по приезде тотчас же торопливо прошел к старцу. Выйдя от него через несколько минут, он сказал присутствующим: «Напрасно вы здесь толпитесь: ведь старец не говорит, и нет надежды на его выздоровление». Вскоре приехал и о. Анатолий. Весь этот день больной все более и более слабел, так что уже и говорить не мог. Жар у него усиливался, доходя до 40 градусов. Вероятно, старец испытывал в это время мучительные в теле боли, не дававшие ему спокойно лежать в постели, потому что он то и дело подавал знак бывшим при нем о. Иосифу с келейником о. Александром, чтобы его подняли; но лишь только поднимут, он опять давал знак, чтобы его положили в постель. Вместе с тем его трясло, как в лихорадке. К вечеру возвратился московский доктор, но уже нашел старца безнадежным. Ему вдруг сделалось так плохо, что думали ― он уже кончается, и потому о. Иосиф прочитал для него отходную. Решено было, наконец, старца особоровать. Пока шли приготовления к соборованию, было уже 11 часов вечера. И вот скитоначальник о. Анатолий с о. Иосифом и духовником старца о. Феодором начали чин елеосвящения, во время которого батюшка лежал уже без сознания. Тяжелое, хриплое дыхание его, вероятно от скопившейся мокроты, которую старец не имел силы откашлянуть, слышно было за две комнаты. Сестры стояли в приемной и молились. Когда кончилось соборование, стоявшие тут молитвенницы входили к старцу по трое, чтобы взглянуть на свое угасавшее светило и навеки проститься с дорогим, любвеобильным отцом, к которому они привыкли прибегать во всякой скорби, и который всегда так утешал их и ободрял. Едва сдерживая рыдания, боясь нарушить тишину, сестры молча кланялись старцу в ноги и целовали без движения лежавшую его руку, которая горела огнем, заглядывали в лицо, желая яснее запечатлеть в себе дорогие черты, затем тотчас же выходили в противоположную дверь.
Узнавши о чрезмерной слабости старца, Оптинский настоятель о. архимандрит Исаакий с иеромонахом Макарием приехали в этот день (9 октября) проститься с ним. При виде крайне изнемогшего больного оба они плакали. Батюшка узнал их и, устремив на них глубокий, пристальный взгляд, поднял руку и снял с себя шапочку. Весь этот день, как и в предыдущие дни, сестры непрерывно со слезами молились в храме пред чудотворным ликом Богоматери. Безостановочно служились молебны с коленопреклонением, и все почитатели старца, как один человек, с воплями просили выздоровления своему дорогому батюшке. Но Господь судил иначе!..
И вот в этот столь прискорбный для Шамордина день вдруг получается от Калужского губернатора телеграмма о том, что 10 октября Калужский преосвященный Виталий выезжает из Калуги в Шамординскую обитель. Всем в обители была известна цель этого приезда, и потому это известие привело всех сестер обители в крайнее смущение.
А старцу становилось все труднее. К вечеру у него опять появился сильный жар, а с шести часов он уже не поднимал головы и лежал в одном положении. Всю ночь дыхание его было тяжелое. Глаза были устремлены кверху, а уста быстро шевелились. Как видно было, больной вплоть до утра шептал молитву. Наступило 10 октября. К утру этого дня силы старца совсем оставили его. Он лежал без движения. Глаза опустились вниз и остановились на какой-то точке. Уста перестали шевелиться. Пульс становился все слабее и слабее. Дыхание было редкое, но спокойное.
Видя, что старец совсем приблизился к исходу, о. Иосиф поспешил отправиться в скит, чтобы взять оттуда хранившиеся в келлии старца для его погребения вещи, ― мухояровую старую мантию, в которую он некогда был облечен при пострижении, и власяницу, да еще холщовую рубашку старца Макария, к которому батюшка о. Амвросий во всю свою жизнь питал глубокую преданность и уважение. На этой рубашке была собственноручная надпись старца Амвросия: «По смерти моей надеть на меня неотменно».
Нечего и говорить, что в эти последние дни жизни старца братия Оптиной, встревоженные ухудшением в болезненном положении старца, собирались в еще большем количестве, нежели раньше. В 11 часов дня духовник старца о. Феодор в последний раз прочитал канон Божией Матери на исход души и осенил старца крестом. Лицо старца покрылось мертвенною бледностью. Дыхание становилось все короче и короче. Наконец, он сильно потянул в себя воздух. Минуты через две это повторилось. Затем, по словам очевидцев, старец поднял правую руку, сложив ее для крестного знамения, донес ее до лба, потом на грудь, на правое плечо и, донеся до левого, сильно стукнул о левое плечо, видно потому, что это ему стоило большого усилия. Потом он еще вздохнул в третий и последний раз... Было ровно половина 12-го часа дня... Земная жизнь старца кончилась.
Долго еще стояли окружавшие одр мирно почившего старца, боясь нарушить торжественную минуту разлучения праведной души с телом. Все находились как бы в оцепенении, не веря себе, не понимая, что это ― сон или правда. Но святая душа его уже отлетела в иной мир, дабы предстать престолу Всевышнего в сиянии той любви, которою он полон был на земле. Светел и покоен был его старческий лик. Неземная улыбка озаряла его.
Едва только все опомнились, как поднялся страшный вопль и рыдание. Весть о кончине старца с быстротою молнии облетела весь монастырь, и раздирающие душу крики шамординских насельниц слились в один какой-то общий ужасающий стон беспомощности и безнадежности. Потом этот первый взрыв страшного горя немного поутих и перешел в тихую скорбь.
Отец Ксенофонт тотчас по кончине старца, выйдя в соседние комнаты и едва слышным от волнения голосом сообщив о великом горе толпившимся тут почитателям старца, поспешил с этим печальным известием, не мешкая, в Оптину. Печальный гул большого колокола возвестил оптинцам о горестном для них событии, и повергнутые в несказанное горе братия потянулись в собор на первое «аллилуиа» по новопреставленном старце Амвросии, а о. Иосиф, взяв все необходимое для опрятания, сейчас же выехал, спеша поспеть к поостывшему телу дорогого наставника, чтобы в последний раз послужить ему и облобызать, если возможно, его еще теплую руку.
Тотчас же, по случаю кончины старца, разослано было множество телеграмм в разные концы России ко всем особенно близким к нему почитателям и духовным его детям.
Вследствие разосланных телеграмм и распространившихся известий со всех сторон начинали прибывать в Шамордино почитатели старца, желавшие присутствовать на его погребении, так что всего ко дню погребения скопилось в Шамордине до восьми тысяч человек.
Между тем из любви и уважения к почившему старцу между Оптиной и Шамординым возникло недоразумение по вопросу о том, где погрести тело дорогого для обеих сторон покойника, в Оптиной или в Шамордине. По распоряжению Св. Синода тело должно было быть предано земле в Оптиной пустыни...
Настал, наконец, час обычного прощания с покойным. Раздались печальные, стройные звуки дивно высокой священной песни «Приидите, последнее целование дадим, братие, умершему»... Снова вопли и рыдания огласили храм.
Первым подошел ко гробу преосвященный. Он взял лежавшую на аналое пред гробом Казанскую икону Божией Матери и с глубоким молитвенным чувством трижды благословил ею усопшего, низко поклонился ему, облобызав его главу и руки и еще троекратно благословил его своим святительским благословением. За владыкой стали прощаться духовенство, настоятельница, сестры и народ.
Долго длилось это искреннее, слезное последнее целование. Наконец, уже около трех часов пополудни, преосвященный сделал отпуст. Провозглашена была старцу вечная память. На тело почившего о Господе возлит был владыкою крестообразно елей с вином, освященный во время соборования, и посыпана была, по чину Св. Церкви, земля. Затем тотчас же наглухо прибита была гробовая крышка. В три часа все окончилось. Священнослужащие во главе с владыкою и прочие гости отправились в покои настоятельницы, а гроб остался на прежнем месте, и опять начались непрерывные панихиды...
Всю ночь с воскресенья на понедельник Шамординский храм был полон народа. Около гроба почившего старца, как и прежде, горело множество свечей. То и дело клубился фимиам, пелись панихиды, а в стороне продолжалось чтение Псалтири. Почитатели старца безостановочно прикладывались ко гробу.
14-го, в понедельник, заупокойную литургию совершил скитоначальник иеромонах Анатолий соборне. По окончании литургии и панихиды, в 11-м часу дня, гроб был поднят руками сестер, поставлен на носилки и, в преднесении св. икон и хоругвей, сначала обнесен был вокруг церкви, а затем через монастырь, мимо настоятельского корпуса и заложенного старцем каменного собора, направился процессия направилась в Оптину пустынь.
Погода в этот день была ненастная. Холодный осенний ветер насквозь пронизывал путников, а непрерывный дождь, то стихая, то усиливаясь, совершенно растворил землю.
Гроб несли попеременно то сестры общины, то оптинские монахи, то мирские лица, желавшие до самого конца оказать свою любовь и преданность к своему почившему наставнику. Тысячи народа, на протяжении более версты, шли и ехали за гробом. Шествие было медленное. Часто, несмотря на дождь и холод, останавливались для совершения заупокойных литий. Когда подходили к лежащим на пути селам, в церквах начинался погребальный колокольный перезвон. Священники в облачениях, с хоругвями и иконами, выходили навстречу. Выступали поселяне, молились, многие из них целовали гроб покойного и затем присоединялись к погребальному шествию.
Таким образом, по мере приближения к Оптиной пустыни, толпа все росла и росла. Замечательно, что горевшие свечи, с которыми несли тело покойного старца, во все продолжение пути, несмотря на сильный дождь и ветер, не угасали.
Наступал вечер, и уже несколько стемнело, когда гроб старца проносили через последнюю деревню Стенино, находящуюся в версте от Оптиной.
Уныло гудел большой семисотенный оптинский колокол, редкими мерными ударами потрясая воздух и далеко разнося печальную весть о наступлении момента последнего прощания с усопшим великим старцем. Из города Козельска навстречу погребальному шествию выступило местное духовенство и многие горожане. Высоко над головами народа, сквозь вечерний полумрак, виднелся черный гроб, таинственно освещаемый ярким пламенем горевших свечей. Колеблясь от шествия несших его, он точно плыл по воздуху. Поистине, это трогательное печально-торжественное перенесение тела почившего старца, по замечанию многих, скорее походило на перенесение мощей и производило на всех присутствовавших умилительно-благодатное впечатление.
На неширокой реке Жиздре, протекающей под самым монастырем, через которую обычно переезжают на пароме, на этот раз временно устроен был мост.
Сюда-то, навстречу усопшему старцу, вышел из монастыря крестный ход во главе с двумя архимандритами и в сопровождении множества монашествующих и мирян. Величественное было зрелище, когда перенесенный через мост гроб старца внесен был в ряды многочисленного сонма священнослужителей в блестящих облачениях, и несметные толпы народа с той и другой стороны соединились вместе... Шествие направилось к Святым вратам обители. Внесенный в обитель гроб с телом почившего старца поставлен был в холодном Введенском соборе, который блистал праздничным освещением. Настоятель обители о. архимандрит Исаакий, в сослужении нескольких иеромонахов, совершил панихиду над почившим. Спустя немного времени началось торжественное всенощное бдение в теплом Казанском храме, между тем как в Введенском храме, где оставалось тело старца, непрерывно всю ночь совершались панихиды и шло прощание народа с почившим.
Па следующий день, 15 октября, гроб перенесен был в Казанский храм. В десятом часу началась литургия, которую, несмотря на свое слабое здоровье, совершал опять сам преосвященный Виталий, в сослужении двух архимандритов Моисея и Исаакия, трех игуменов и пяти иеромонахов. На правом клиросе пел хор архиерейских певчих, а на левом ― монастырских...
Когда батюшку схоронили, замечает один наблюдатель из светских лиц, кто-то из ближайших к нему монахов стоял у могилы, сложив руки на груди крестообразно и опустив глаза. Все отправились в трапезу. Прошло часа два времени. Тот же монах все еще стоял в том же самом положении у могилы батюшки.
Удивительно при этом, говорит тот же наблюдатель, что в обоих монастырях (Оптинском и Шамординском) скорбь о батюшке, хотя и глубока и искренна, но вместе с тем светла и не безнадежна.
Преподобный Амвросий был третьим по счету самым известным и прославленным из всех Оптинских старцев. Он не был епископом, архимандритом, не был даже игуменом, он был простым иеромонахом. О смирении святых как-то очень хорошо сказал митрополит Московский Филарет перед мощами отца нашего Сергия Радонежского: «Вот всё вокруг слышу Ваше Высокопреосвященство, Ваше Высокопреподобие, один ты, отче, просто преподобный ».
Вот таким и был Амвросий, старец Оптинский. Он мог с каждым поговорить на его языке: помочь неграмотной крестьянке, которая жаловалась, что умирают индюшки, и барыня прогонит её со двора. Ответить на вопросы Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого и других, самых образованных людей того времени. Именно он стал прототипом старца Зосимы из романа «Братья Карамазовы» и духовным наставником всей православной России.
http://files.predanie.ru/mp3/%C6%E8%F2%E8%FF%20%F1%E2%FF%F2%FB%F5%2C%20%F7%F2%E8%EC%FB%F5%20%EF%F0%E0%E2%EE%F1%EB%E0%E2%ED%EE%E9%20%F6%E5%F0%EA%EE%E2%FC%FE/104_%CF%F0%EF.%20%C0%EC%E2%F0%EE%F1%E8%FF%20%CE%EF%F2%E8%ED%F1%EA%EE%E3%EE%20%281891%29.mp3Александр Гренков, будущий отец Амвросий, родился 21 или 23 ноября 1812 года , в духовной семье села Большие Липовицы Тамбовской Епархии, дед – священник, отец, Михаил Фёдорович, – пономарь. Перед рождением ребёнка к деду – священнику съехалось так много гостей, что родильницу, Марфу Николаевну, перевели в баню, где она и родила сына, названного в святом крещении в честь благоверного великого князя Александра Невского, и она в этой суматохе запамятовала, в какое именно число он родился. Позднее, Александр Гренков, став уже старцем, шутил: «Как на людях я родился, так всё на людях и живу ».
Александр был шестым из восьмерых детей в семье. В 12 лет поступил в Тамбовское духовное училище, которое блестяще закончил первым из 148 человек. Затем учился в Тамбовской семинарии. Однако не пошел ни в Духовную Академию, ни в священники. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого Духовного Училища. Обладая живым и веселым характером, добротою и остроумием, Александр был очень любим своими товарищами. Перед ним, полным сил, талантливым, энергичным, лежал блестящий жизненный путь, полный земных радостей и материального благополучия. В последнем классе Семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет.
По выздоровлении он не забыл своего обета, но четыре года откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. Однако, совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке, гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчанье слова: «Хвалите Бога, любите Бога… ».
Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще, он не обладал настойчивою волею и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я - человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу ». Изнемогая от своей нерешимости, Александр Михайлович отправился за советом к проживавшему в той местности известному подвижнику Илариону. «Иди в Оптину , - сказал ему старец, - и будешь опытен ».
После слёз и молитв в Лавре мирская жизнь, развлекательные вечера в гостях показались Александру такими ненужными, лишними, что он решил срочно и тайно уехать в Оптину. Возможно, он не хотел, чтобы уговоры друзей и родных поколебали его решимость исполнить обет посвятить свою жизнь Богу.
Свято-Введенский ставропигиальный монастырь Оптина Пустынь
Оптина Пустынь. Введенский соборОсенью 1839 года он прибыл в Оптину Пустынь, где был ласково принят старцем Львом. Вскоре он принял постриг и был наречен Амвросием, в память святителя Медиоланского, затем был рукоположен в иеродьякона и, позднее, во иеромонаха. Это было пять лет трудов, аскетической жизни, тяжёлой физической работы.
Когда известный духовный писатель Е. Поселянин потерял любимую жену, и друзья посоветовали ему оставить мир и уйти в монастырь, ответил: «Я рад бы оставить мир, но в монастыре меня пошлют работать на конюшню ». Неизвестно, какое послушание дали бы ему, но он верно почувствовал, что в монастыре постараются смирить его дух, чтобы из духовного писателя превратить в духовного делателя.
Так и Александру пришлось работать в пекарне, печь хлеб, варить хмелины (дрожжи), помогать повару. С его блестящими способностями, знанием пяти языков, ему, наверное, нелегко было стать просто помощником повара. Эти послушания воспитывали в нём смирение, терпение, умение отсекать свою волю.
Некоторое время он был келейником и чтецом старца Льва, который особенно любил молодого послушника, ласково называя его Сашей. Но из воспитательных побуждений испытывал при людях его смирение. Делал вид, что гремит против него гневом. Но другим про него говорил: «Великий будет человек». После смерти старца Льва юноша стал келейником старца Макария.
Преподобный Лев Оптинский Преподобный Макарий ОптинскийСкоро после своего рукоположения, изнуренный постом, он сильно простудился. Болезнь была настолько тяжела и продолжительна, что навсегда подорвала здоровье отца Амвросия и почти приковала его к постели. Вследствие своего болезненного состояния он до самой своей кончины не мог совершать литургии и участвовать в длинных монастырских богослужениях. Всю оставшуюся жизнь он еле передвигался, страдал от испарины, так что переодевался по несколько раз в сутки, не выносил холода и сквозняков, пищу употреблял только жидкую, в количестве, которого едва бы хватило трёхлетнему ребёнку.
Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела для него несомненно провиденциальное значение. Она умерила его живой характер, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и заставила его глубже войти в себя, лучше понять и самого себя, и человеческую природу. Не даром же впоследствии о. Амвросий говорил: «Монаху полезно болеть. И в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться!» .
Пожалуй, никто из Оптинских старцев не нёс такого тяжёлого креста болезни, как прп. Амвросий. На нём сбывались слова: «Сила Божия в немощи совершается ». Несмотря на болезнь, отец Амвросий остался по-прежнему в полном послушании у старца Макария, даже в малейшей вещи давал отчет ему. По благословению старца он занимался переводом святоотеческих книг, в частности, им была подготовлена к печати «Лествица» преподобного Иоанна, игумена Синайского, письма и жизнеописание о. Макария и другие книги.
Келия старца Амвросия ОптинскогоКроме того он скоро стал приобретать славу опытного наставника и руководителя в делах не только духовной, но и практической жизни. Еще при жизни старца Макария, с его благословения, некоторые из братии приходили к о. Амвросию для откровения помыслов. Так старец Макарий постепенно готовил себе достойного преемника, шутя по этому поводу: «Посмотрите-ка, посмотрите! Амвросий-то у меня хлеб отнимает». Когда же старец Макарий преставился, обстоятельства сложились так, что о. Амвросий постепенно занял его место.
Он обладал необыкновенно живым, острым, наблюдательным и проницательным умом, просветленным и углубленным постоянною сосредоточенною молитвою, вниманием к себе и знанием подвижнической литературы. Несмотря на свою постоянную болезнь и хилость, соединял неиссякаемую жизнерадостность, и умел давать свои наставления в такой простой и шутливой форме, что они легко и навсегда запоминались каждым слушающим:
«Мы должны жить на земле так, как колесо вертится, чуть одной точкой касается земли, а остальным стремится вверх; а мы, как заляжем, так и встать не можем».
«Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено - там ни одного».
«Не хвались горох, что ты лучше бобов, размокнешь - сам лопнешь».
«Отчего человек бывает плох? - Оттого, что забывает, что над ним Бог».
«Кто мнит о себе, что имеет нечто, тот потеряет».
«Жить проще — лучше всего. Голову не ломай. Молись Богу. Господь всё устроит, только живи проще. Не мучь себя, обдумывая, как и что сделать. Пусть будет – как случится, — это и есть жить проще».
«Нужно жить, не тужить, никого не обижать, никому не досаждать, и всем моё почтение».
«Жить – не тужить – всем довольной быть. Тут и понимать-то нечего».
«Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви».
Как-то ему сказали: «Вы, батюшка, очень просто говорите », старец улыбнулся: «Да я двадцать лет этой простоты у Бога просил ».
Старец принимал у себя в келье толпы людей, никому не отказывал, народ стекался к нему со всех концов страны. Так в течение более тридцати лет, изо дня в день, старец Амвросий совершал свой подвиг. До отца Амвросия никто из старцев не открывал двери своей кельи женщине. Он же не только принимал множество женщин и был их духовным отцом, но и основал недалеко от Оптиной пустыни женский монастырь – Казанскую Шамординскую пустынь, в которую, в отличие от других женских монастырей того времени, принимали больше неимущих и больных женщин.
Шамординская обитель прежде всего удовлетворяла ту горячую жажду милосердия к страждущем, которой всегда был полон о. Амвросий. Сюда он посылал многих беспомощных. Старец принимал самое живое участие в устройстве новой обители. Принесут, бывало, грязного, полунагого, покрытого лохмотьями и сыпью от нечистоты и истощения ребенка. «Возьмите его в Шамордино», - распоряжается старец (там приют для беднейших девочек). Здесь, в Шамордино, не спрашивали, способен ли человек принести пользу и доставить выгоду монастырю а просто всех принимали, упокоевали. К 90-м годам XIX века число инокинь в ней достигло 500 человек.
Шамордино. Казанская Амвросиевская женская пустыньО. Амвросий не любил молиться на виду. Келейник, читавший правило, должен был стоять в другой комнате. Как-то раз читали молебный канон Богородице, и один из скитских иеромонахов решился в это время подойти к батюшке. Глаза о. Амвросия были устремлены на небо, лицо сияло радостью, яркое сияние почило на нем, так что священноинок не мог его вынести.
С утра и до вечера удрученный недугом старец принимал посетителей. К нему приходили люди с самыми жгучими вопросами, которые он усваивал себе, которыми в минуту беседы жил. Он всегда разом схватывал сущность дела, непостижимо мудро разъяснял его и давал ответ. Для него не существовало тайн: он видел все. Незнакомый человек мог прийти к нему и молчать, а он знал его жизнь, и его обстоятельства, и зачем он сюда пришел. От целодневных докладов келейники, то и дело приводившие к старцу и выводившие посетителей, едва держались на ногах. Сам старец временами лежал без чувств. Иногда, чтобы сколько-нибудь облегчить отуманенную голову, старец приказывал прочесть себе одну или две басни Крылова.
Что касается исцелений, то им не было числа и перечислить их невозможно. Эти исцеления старец всячески прикрывал. Иногда он, как бы в шутку, стукнет рукой по голове, и болезнь проходит. Случилось, чтец, читавший молитвы, страдал сильной зубной болью. Вдруг старец ударил его. Присутствующие усмехнулись, думая, что чтец сделал ошибку в чтении. На деле же у него прекратилась зубная боль. Зная старца, некоторые женщины обращались к нему: «Батюшка Абросим! Побей меня, у меня голова болит ».
Со всех концов России стекались к хибарке старца бедные и богатые, интеллигенция и простолюдины. И он принимал всех с одинаковой любовью и благорасположением. К нему приезжали за советом и для беседы великий князь Константин Константинович Романов, Ф.М. Достоевский, В.С. Соловьев, К.Н. Леонтьев (монах Климент), А.К. Толстой, Л.Н. Толстой, М.П. Погодин и многие другие. В. Розанов писал: «Благодеяние от него льется духовное, да, наконец, и физическое. Все поднимаются духом, только взирая на него… Самые принципиальные люди посещали его (о. Амвросия), и никто не сказал ничего отрицательного. Золото прошло через огонь скептицизма и не потускнело ».
Духовная сила старца проявлялась иногда в совершенно исключительных случаях. Однажды старец Амвросий, согбенный, опираясь на палочку, откуда-то шел по дороге в скит. Вдруг ему представилась картина: стоит нагруженный воз, рядом лежит мертвая лошадь, а над ней плачет крестьянин. Потеря лошади-кормилицы в крестьянском быту ведь сущая беда! Приблизившись к павшей лошади, старец стал медленно ее обходить. Потом взяв хворостину, он стегнул лошадь, прикрикнув на нее: «Вставай, лентяйка!» - и лошадь послушно поднялась на ноги.
Час своей кончины суждено было старцу Амвросию встретить в Шамордино. 2 июня 1890 г. он по обыкновению выехал туда на лето. В конце лета старец три раза пытался вернуться в Оптину, но не смог по причине нездоровья. Через год болезнь усилилась. Его соборовали и неоднократно причащали. Вдруг пришло известие, что сам преосвященный, недовольный медлительностью старца, собирается приехать в Шамордино и увезти его. Тем временем старец Амвросий слабел с каждым днем. 10 октября 1891 года старец , три раза вздохнув и с трудом перекрестившись, скончался . И вот - едва преосвященный успел проехать половину пути до Шамордина и остановился ночевать в Перемышльском монастыре, как ему подали телеграмму, извещающую его о кончине старца. Преосвященный изменился в лице и смущенно сказал: «Что же это значит?» Преосвященному советовали вернуться в Калугу, но он ответил: «Нет, вероятно такова уж воля Божия! Простых иеромонахов архиереи не отпевают, но это особенный иеромонах - я хочу сам совершить отпевание старца».
Было решено перевезти его в Оптину Пустынь, где провел он свою жизнь и где покоились его духовные руководители - старцы Лев и Макарий. От тела покойного вскоре стал ощущаться тяжелый мертвенный запах.
Впрочем, об этом обстоятельстве давно еще он прямо говорил своему келейнику о. Иосифу. На вопрос же последнего, почему так, смиренный старец сказал: «Это мне за то, что в жизни я принял слишком много незаслуженной чести ». Но то дивно, что чем долее стояло в церкви тело почившего, тем менее стал ощущаться мертвенный запах. И это несмотря на то, что от множества народа, в продолжении нескольких суток почти не отходившего от гроба, в церкви была нестерпимая жара. В последний день отпевания старца от тела его уже стал ощущаться приятный запах, как бы от свежего меда.
Оптина Пустынь. Храм в честь Владимирской иконы Божией МатериПод моросившим осенним дождем ни одна из свеч, окружавших гроб, не погасла. Погребли старца 15 октября, в тот день, старец Амвросий установил праздник в честь чудотворной иконы Божией Матери «Спорительница хлебов», перед которой он сам много раз возносил свои горячие молитвы. На мраморном надгробии выгравированы слова апостола Павла: «Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу. Всем бых вся, да всяко некия спасу » (1 Кор. 9:22).
Икона над ракой святого старца Амвросия – мироточит.В июне 1988 г. Поместным Собором Русской Православной Церкви преподобный Амвросий, первым из Оптинских старцев, был причислен к лику святых. В годовщину возрождения обители, по милости Божией, произошло чудо: ночью после службы во Введенском соборе мироточили Казанская икона Божией Матери, мощи и икона преподобного Амвросия. Совершались другие чудеса от мощей старца, коими он удостоверяет, что не оставляет нас, грешных, своим заступничеством пред Господом нашим Иисусом Христом. Ему слава вовеки, Аминь.
Тропарь, глас 5:
Яко к целебному источнику, притекаем к тебе, Амвросие, отче наш, ты бо на путь спасения нас верно наставляеши, молитвами от бед и напастей охраняеши, в телесных и душевных скорбех утешаеши, паче же смирению, терпению и любви научаеши, моли Человеколюбца Христа и Заступницу Усердную спастися душам нашим.
Кондак, глас 2:
Завет Пастыреначальника исполнив, старчества благодать наследовал еси, болезнуя сердцем о всех с верою притекающих к тебе, темже и мы, чада твоя, с любовию вопием ти: отче святый Амвросие, моли Христа Бога спастися душам нашим.
